Приписываемое. "Прелестный пол твердит: без сердца скучен свет"

Прелестный пол твердит: без сердца скучен свет,
Без сердца нет любви, увы, и счастья нет,
Одно лишь сердце побеждает,
Одно оно и уступает.
О сердце, сердце! всё в тебе заключено.
Но что же есть оно,
Позвольте вас спросить, красавицы прелестны?
Вы скромны столько ж, сколь прелестны;
Тиран нежнейших душ, вам стыд велит молчать.
Ну как изволите, я приступать не смею,
Сидите, слушайте, я буду, как умею,
Сам спрашивать себя и сам же отвечать.

Я мню, что женщины за сердце принимают
Не то, что именем сим нежным называют.
А правильно иль нет название сиё,
Входить о том в разбор <есть> дело <не> мое.
По крайней мере в том они не погрешили,
Что слово колкое в приятно превратили.

Напрасно о сердцах нам говорит Платон:
Мы только чувствуем, что заблуждает он
И что любить нас ум не научает,
Природа лучше всех науку эту знает.
Ах! сколько мы должны ее благодарить

Изволила сердца людские сотворить
И даму различить умела с кавалером.
Куда б годились мы, спрошу я мудреца,
Коль одинакие б сердца
И мальчики в себе и девушки имели?
Они б с холодностью друг на друга смотрели.
Но прозорливая, чадолюбива мать
Умела каждому прилично сердце дать.
Сенатор, сбитеньщик, просвирня и княгиня,
Подьячий, камергер, дьячок, а <...>, графиня
Казак, митрополит, и старец, и белец —
Все, словом, наконец
От щедрыя природы
Имеют оный дар в наследственные роды,

Всяк сердце получил,
Но нет ни одного такого,
Кто б только лишь своим доволен сердцем был
И не искал везде другого.
Познайте же вы всю природы щедрость к нам:
Различны вкусы наши зная,
Она дала, им угождая,
Различны виды и сердцам.
Какое множество сердец разноманерных:

Упругих, маленьких, каких вам, господа,
И вам, сударыни, угодно?
Вы можете найти всегда,
Какое лучше вам пригодно.
И что с ним не творят? Берут его, дают,
Торгуют, продают,
Все ведая его проворство,
Услужливость, покорство,
Играют сердцем как хотят
И всячески его вертят.
Оно встает и упадает,
То... раздается, то вдруг себя сжимает.
Пречудный инструмент!.. ах, скольких же отрад
Виной он был тому лет несколько назад!
Но всё на свете тлен и всё конец имеет!
Увы! при слове сем язык мой леденеет.
Прискорбна истина, но нельзя умолчать.
Ах! и сердца не век нас могут восхищать.
Когда печальные дни старости настанут,
В то время и они со красотою вянут,
Хладеют, наконец, к утрате всех забав
Должны иль съежиться, иль слишком расшириться.
Что ж делать? Надлежит природе покориться

Конец 1780-х годов

374. Дмитриеву: возможно допущение, что это список чужого произведения. История этих автографов неизвестна, нет сведений о том, как и откуда они попали в собрание В. И. Яковлева. Анализ стихотворения, а также некоторых биографических фактов дает основание полагать, что это и два других стихотворения (375—376), расположенные на этом же листе, принадлежат Дмитриеву. Известно, что в 80-е годы после неудачного выступления в журнале «Утра» (1782) Дмитриев продолжал усиленно заниматься «рифмованием», но от публикаций стихотворений воздерживался: «Я вразумился, что еще рано мне выдавать Мои произведения, и положил хранить их до времени под спудом» (Изд. 7, т. 2, с. 22). К 1790 г. накопилось «изрядное рукописное собрание», часть которого была передана Карамзину. Из этого собрания опубликовано было только несколько стихотворений. Большая часть написанного в эти годы до нас не дошла. Вероятно, три стихотворения на листе 13 и являются частью того, что было написано в 80-е годы. В сказке «Модная жена» (1791) Дмитриев признавался, что долгое время (т. е. в 80-е годы) писал много стихов о любви, обращенных к женщинам («Ах! сколько я в мой век бумаги исписал! Той песню, той сонет, той лестный мадригал... я молод, ветрен был... А ныне вяну сам: на лбу моем морщины велят уже и мне подобной вашей ждать судьбины и о цитерской сторона лишь в сказках вспоминать»). Стих. «Прелестный пол твердит...» и написано «ветреным» поэтом, оно посвящено любовной теме, решенной в галантном духе. Стилистически оно связано со сказкой «Модная жена»: оба произведения написаны в свободной форме беседы поэта со своими слушателями. Одинаковы и зачины: в стихотворении: «Садитесь, слушайте, я буду, как умею, сам спрашивать себя и сам же отвечать»; в сказке: «Так слушайте меня, я сказку вам начну...» Галантная поэзия была известна Дмитриеву и по французской и по русской традиции (И. Барков). В духе Баркова писали В. Майков, Г. Державин и другие поэты. С поэзией Баркова был знаком и Дмитриев. Вяземский со слов Дмитриева записал, что Державин во время солдатской службы «переписывал Баркова сочинения» (П. А. Вяземский, Записные книжки, М, 1963, с. 102).