ПРИМЕЧАНИЯ К ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ
I. Описана была его характеристика и пр. - Un homme doue de tant de moyens n'a pas pu se tromper a un tel degre sur tous les points et sur tant d'objets, pour poursuivre avec une perseverance a toute epreuve le plan qu'il s'etait trace. On ne peut etre cense d'avoir ete dans des erreurs multipliees, lorsqu'on a eu tant d'occasions, tant de raisons pour en revenir, et lorsqu'on sait developper tant de sagacite pour colorer ses vues. L'homme, qui a pu entreprendre de sangfroid une pareille tache, en jouissant de la confiance et des bienfaits de l'Empereur Alexandre, qui sut cacher avec un art inoui la verite et masquer le dftnger auquel il exposait l'empire, qui en affectant une ame penetree de sentiments religieux, ne craignait ni les reproches de sa conscience, ni le mecontentement de son maitre, ni les murmures de toute la nation, un tel homme, dis-je, avait pris son parti depuis longtemps et se conduisait d'apres un plan murement reflechi.
Mais, demandera-t-on, quels ont ete ses veritables desseins, & quoi visait-il?
Il faut avon observe longtemps cet etre calme et profondement dissimule, semblant etre de tous les avis pour ne juivre que le sien, possedant l'art de la parole et de la redaction, joint a des formes tres agreables; il faut l'avoir vu former et reformer ses propres idees, pour avoir la clef de sa conduite et de son caractere. Son ame et son orgueil ne sont pas d'un genre ordinaire. Un tel caractere ne se nourrit pas des choses qui peuvent satisfaire le vulgaire des hommes; il parcourt le ciel et la terre pour fixer ses regards sur ce qui peut le contenter ou du moins le servir. La religion pour lui n'est qu'un hommage quil rend a son orgueil. Il sait dompter les petites passions, parcequ'il se livre a la plus violente de toutes, a l'orgueil et au mepris des hommes. Les motifs que la morale vulgaire lui refusait, il sut, comme Cromwell, les trouver dans une disposition particuliere de son ame, dans ce haut degre d'hypocrisie qui se fait illusion a soi-meme. Il se crut tellement rapproche des etres superieurs, tellement initie dans les hauts desseins d'une Providence que son egoisme avait creee, qu'il ne doutait pas pouvoir atteindre a tout, etre destine a des evenements plus particuliers que le reste des hommes.
Memoire de Mr. le Baron d'Armfeldt ecrit a l'occasion de la disgrace de Mr. Speransky, en 1812.
II. Выставляли в окнах прозрачные картины и пр. Так, например, в нижнем жилье, в модной лавке, поставлен был гипсовый бюст императора, и над ним спущены были гирлянды из цветов н зелени, а внизу, на прозрачной черной дощечке сияла золотая надпись: "Au plus juste des rois et au meilleur des hommes" (правдивейшему из государей и добрейшему из людей - <фр.>). В другой улице я заметил на прозрачной вывеске часовщика изображение часов с надписью: "l'heure a sonne" (час пробил - <фр.>), - отношение к участи Наполеона или Франции.
III. Испрошенное им объяснение пред графом Аракчеевым. С 1812 года министры юстиции и внутренних дел лишились прежнего преимущества иметь по два раза в неделю личный доклад государю. Все дела их поступали в Комитет министров, а оттуда в государственную канцелярию, которою управлял Аракчеев. С того времени он вошел в большую силу; за исключением дипломатической и военной части, влияние его простиралось на все дела, не только светские, но и духовные, словом, он сделался почти первым министром, не нося на себе ответственности оного.
IV. Один из китайских домиков. Для любопытных наших внучат я скажу несколько слов о сих китайских домиках. Они поставлены были еще при императрице Екатерине Второй вдоль сада, разделяемого с ними каналом. Это было пристанище ее секретарей и очередных на службе царедворцев. Китайскими прозваны потому только, что наружность их имеет вид китайского зодчества, и со въезжей дороги ведет к ним выгнутый мост, на перилах коего посажены глиняные или чугунные китайцы, с трубкою или под зонтиком. Ныне число домиков умножено и определено им другое назначение: они служат постоем для особ обоего пола, которым государь, из особенного к ним благоволения, позволяет в них приятным образом провождать всю летнюю пору.
ужины. В каждом домике постоялец найдет все потребности для нужды и роскоши: домашние приборы, кровать с занавесом и ширмами, уборный столик, комод для белья и платья, стол, обтянутый черною кожею, с чернильницею и прочими принадлежностями, самовар, английского фаянса чайный и кофейный приборы с лаковым подносом и, кроме обыкновенных простеночных зеркал, даже большое, на ножках, цельное зеркало. Всем же этим вещам, для сведения постояльца, повешена в передней комнате у дверей опись, на маленькой карте, за стеклом и в раме. При каждом домике садик: посреди круглого дерна куст синели, по углам тоже, для отдохновения железные канапе и два стула, покрытые зеленою краскою. Для услуг определен придворный истопник, а для надзора за исправностию истопников один из придворных лакеев. Можно ли и приватному человеку более заботиться об выгодах своих жильцов? Замечательная черта доброты и любви к порядку венценосного хозяина!
V. Говоря здесь в последний раз о Карамзине, я надеюсь, что не неприятно будет видеть извлечение из собственного письма его ко мне от 22 октября 1825 года. Оно лучше меня расскажет будущему биографу доброго историографа о его образе жизни, чувствах и правилах "В отрет на милое письмо твое, скажу, что о вкусах, по старому латинскому изречению, не спорят: я точно наслаждаюсь здешнею (в Сарском Селе) тихою, уединенною жизнью, когда здоров и не имею сердечной тревоги. Все часы дня заняты приятным образом: в девять утра гуляю по сухим и в ненастье дорогам, вокруг прекрасного, нетуманного озера, славимого и в "Conversations d'Emilie" {"Беседы Эмилии" (фр.).}. В одиннадцатом завтракаю с семейством и работаю с удовольствием до двух, еще находя в себе и душу и воображение; в два часа на коне, несмотря ни на дождь, ни на снег, трясусь, качаюсь - и весел; возвращаюсь с аппетитом, обедаю с моими любезными, дремлю в креслах, и в темноте вечерней еще хожу час по саду, смотрю вдали на огни домов, слушаю колокольчик скачущих по большой дороге и нередко крик совы; возвратясь свежим, читаю газеты, журналы, ...книгу... в девять часов пьем чай за круглым столом и с десяти до половины двенадцатого читаем с женою и с двумя девицами (дочерьми) Вальтер Скотта романы, но с невинною пищею для воображения и сердца, всегда жалея, что вечера коротки...
.........................................
Работа сделалась для меня опять сладка: знаешь ли, что я с слезами чувствую признательность к небу за свое историческое дело? Знаю, что и как пишу; в своем тихом восторге не думаю ни о современниках, ни о потомстве: я независим и наслаждаюсь только своим трудом, любовью к отечеству и человечеству.
Пусть никто не будет читать моей "Истории": она есть, и довольно для меня...
За неимением читателей могу читать себя и бормотать сердцу, где и что хорошо. Мне остается просить бога единственно о здоровье милых и насущном хлебе до той минуты, Как лебедь на водах Меандра, Пропев, умолкнет навсегда {* Первый стих из оды Хераскова. }
Чтобы чувствовать всю сладость жизни, надобно любить и смерть, как сладкое успокоение в объятиях отца. В мои веселые, светлые часы я всегда бываю ласков к мысли о смерти, мало заботясь о бессмертии авторском, хотя и посвятил здесь способности ума авторству. - Так пишут к друзьям из уединения...".
VI. ) Кроме потери..., я не испытал другого несчастия.
меня еще раз испытать несчастие потери. Достойный потомок Петра и Екатерины, наравне с ними, он обратил на себя внимание Европы и будет жить в истории. Двадцать четыре года царствования его протекли в непрестанной деятельности на позорище света. Сколько потребно было душевных сил и благоразумия, чтобы в нежной молодости, на первом шагу к престолу, укротить страсти во всем их пылу, ослабить кроткими средствами влияние, и наконец удалить всех опасных крамольников; чтобы вскоре за сим вступить в борьбу с человеком, признанным всею Европой глубоким политиком и первым полководцем, возводившим на чуждые престолы и низвергавшим с оных по своему произволу; выдержать против него войну неудачную, но не бесславную; потом окончить войну с Швецией завоеванием Финляндского Герцогства; с Англией, без малейшего ущерба в государственных пользах; с Персией, приобретением земель, простирающихся до рек: Куры и Аракса; двукратную с Оттоманскою Портой, покорением Бессарабии; чтобы в тоже время начать вторичную войну против так названной великой нации и двадцати народов, ее союзников; потерять древнюю свою столицу, но не упасть духом; с твердостью продолжать две кампании; изгнать из отечества неприятеля; действуя мечом и пером, возбудить бодрость и надежду в принужденных союзниках Наполеона, привлечь их на свою сторону; низложить непобедимого; двукратно с победоносным войском своим праздновать восстановление всеобщего мира в столице Франции и возвратиться в свою с титлом успокоителя Европы и в венце Царя Польского!
Какую должно иметь высокую нравственность, чтоб, не ослепляясь ни своим могуществом, ни духом мщения, оказать себя покровителем Парижа, спасти его от разорения; сберечь народное сокровище, драгоценные плоды искусств и талантов, и даже пощадить памятник (Аустерлицкий мост), воздвигнутый для предания потомству счастливых успехов Французского оружия в первой борьбе Александра с Наполеоном! И все это совершено в течении с небольшим десятилетия! И только 48 лет было всей жизни нашего благотворного гения!
Последние два года проведены им в обозрении своего государства, от Архангельска до пределов Сибири, в расточении повсеместно наград за службу, в украшении городов и в облегчении жребия бедных и всякого рода несчастных. Кажется, что он, как бы предчувствуя близкую свою кончину, хотел мало по малу отвыкать от блеска земного величия и любимой своей столицы. Оставляя оную навсегда, он взял с собою только драгоценнейшее для него в свете, с первых лет молодости подругу своего сердца, чтобы на уединенных берегах Азовского моря она приняла последнее его дыхание и смежила очи его - навеки!
человечества, другая в совершении оного." - Не останется и Россия к нему неблагодарною: надеюсь, что наш Историограф будет ее органом - мне же, скудному в талантах и способах, остается только о умилением воспоминать драгоценные слезы, которые при мне исторгала из очей его жестокость разврата или порока; вспоминать, с какой всегда поспешностью хватался он за перо, чтоб начертать прощение преступнику, обвиненному в оскорблении величества; остается оплакивать моего благодетеля и благоговеть к памяти его до конца дней моих.
1826 г. Января 10 дня.